|
15 сентября в Париже был представлен документальный фильм Андрея Некрасова и Ольги Конской "Уроки русского" о российско-грузинском конфликте августа 2008 года. Этот фильм, который авторы снимали по разные линии фронта, стал последней работой Ольги Конской, скончавшейся в мае этого года.
«Уроки русского» Андеря Некрасова - это трудная картина. Для любого зрителя. Но, наверное, для русского особенно. Эта картина - тест. Тест на человечность. Зритель, увидев происходящее на экране, испытывает, прежде всего, чувство стыда. Даже тот, кто до сих пор о российско-грузинском конфликте ничего не знал, или не хотел знать, или знал только то, что рассказывали российские федеральные телеканалы.
Посмотрев фильм "Уроки русского" мы уже не сможем сказать, что мы не знали. В фильме Некрасова есть все версии об августовском конфликте: российская, грузинская, осетинская. Версия Владимира Путина и Ангелы Меркель, российских военных и грузинского командования.
Но есть и нечто более важное. Это простые слова людей об этой войне. Людей в Цхинвали и в Гори. В Грузии и России. Людей, которые росли вместе, в одной стране и которых теперь разделила ложь – в гораздо большей степени, чем даже война. В этих простых словах простых людей - правда об этой войне.
Об этом после парижской премьеры фильма «Уроки русского» мы беседовали с режиссером фильма Андреем Некрасовым.
Андрей НЕКРАСОВ:
На съемках фильма "Уроки русского".
© Dreamscanner productions
- Меня вообще потрясла эта история. Потому что как гражданин России и бывшего Советского Союза я вообще считал, что мы — родственные народы. Один грузинский человек, с которым мы разговаривали, сказал очень простую фразу. Может быть, она не совсем точна, но я с нею сжился и, по-моему, она очень точно, емко формулирует: «Мы вместе выросли. Зачем вы нас бомбите?». С какой стати? Нельзя так делать. Почему я фильм назвал «Уроки русского»? В том, что мы были одной семьей было, конечно, очень много пропаганды и лжи, с этих позиций мы тех же грузин лопатками убивали, и литовцев танками давили. Но была и какая-то правда в этом. Просто так получилось, что мы вместе жили. В особенности, с Грузией, которая вообще была оплотом российского влияния. Именно с грузинской территории, с грузинских позиций мы завоевывали ту же Чечню. Грузинское образованное общество с нами побраталось, и мы с ними. Не говоря уже о том, что в Советском Союзе мы все очень любили Грузию...
...грузинское кино...
- Грузинское кино особенно.
...в начале фильма — афиша «Покаяния».
- Да, разумеется. Это и слово покаяние. И в кинокультуре наша десталинизация началась с известного грузинского фильма «Покаяние». Для меня это очень важно и политически, и художественно. И, если внимательно смотреть, там есть и «Отец солдата», плакат. Я не знаю, что нужно, чтобы мне доказать, что нужно было на Грузию так «наехать». Мало того, что я не получил никаких объяснений, меня удовлетворяющих. Я понял, что там было много лжи, манипуляций и использования тех же бедных осетин. Многие из которых в Южной Осетии совершенно замечательным образом жили и работали, и многие получали, между прочим, работу в Грузии, работали в Грузии на стройках и это был очень хороший заработок. Есть, конечно, там люди, которые полны ненависти — и я это тоже показываю. Юные совсем девочки, которые говорят о войне 1991 года — они, по-моему, тогда еще не родились. Более того, говоря о своем собственном опыте, они говорят заученными фразами, даже когда говорят об опыте им современном, о событиях, которые происходили в Цхинвали сейчас. У них совершенно раздвоено сознание. Они говорят одни вещи о том, что с ними произошло лично, реально. И общие слова, общие фразы, часто с
очень серьезными обвинениями в грузинский адрес, которые просто из телевизора взяты, это заученные фразы. О чем это говорит? Это говорит о совершенно промытых мозгах. Это совершенно какая-то модель...
...Орвелл?
- Орвелл, это какая-то маленькая Северная Корея. Причем очень трудно понять, как вообще можно в 20 километрах от Гори такое устроить. Когда любой человек якобы может купить телевизионную тарелку и смотреть. Не говоря уже об интернете. Но нет, этого не происходит. Говорят, что сейчас якобы уже нельзя устроить вот такую тоталитарную систему, - увы, пока можно. Несмотря на интернет и телевидение. Это факт. И иллюстрация того, что это можно — это как раз бедная Южная Осетия, многие жители которой мне лично были очень симпатичны.
Вы говорите о дефиците адекватной информации об этом конфликте — и это действительно так. Мне показалось, что то, что вы делали с Ольгой Конской в этом фильме, отчасти выполняло и медийную функцию. В фильме есть момент, когда вы показываете грузинским беженцам кадры их разрушенных домов, которые сняла в Южной Осетии Ольга Конская. Люди, видимо, не могли эту информацию никак иначе получить. Вам была важна эта - журналистская в данном случае - часть вашего расследования? Ведь в этом конфликте, вспомним, погибло и столько журналистов.
Андрей НЕКРАСОВ:
- Да, совершенно верно. Мы строили фильм из нескольких элементов. Вы видите там живое путешествие с минимальным голосом за кадром. Потом мы возвращаемся на базу, и мы не скрываем, что мы — киношники. И мы монтируем фильм. Мы хотели сделать зрителя участником этого процесса. Это попытка завоевать доверие. Ну, естественно, это наше ремесло, технически тут можно тоже манипулировать. Но художественный ход тут: мы открываемся - вот наш экран. Вы знаете, часто используется прием «раздвоенного экрана». Мы, когда снимаем наш монтажный стол, мы показываем это естественным образом, потому что, когда человек монтирует, там есть два экранчика, слева и справа. Мы таким образом вовлекаем зрителя в процесс монтажа и, я надеюсь, завоевываем доверие к нам. Потому что мы показываем, что мы видели.
В фильме также есть сцена, когда я показываю кадры, снятые Ольгой в Южной Осетии, в так называемых «анклавах», где жили грузины, тем самым грузинам, чьи дома Ольга снимает разрушенными, горящими. Естественно, это драматический ход. Но вы же сами видели: было достаточно лишь слуху распространиться, что вот сейчас это маленький компьютер будет показывать их разрушенные дома, они просто сбегались в секунды туда. Потому что даже грузинское телевидение не имело возможности показывать, что там приходило. Они не знали, что там происходило. Южная Осетия была изолирована, туда можно было попасть только с российским паспортом и снимать с аккредитацией МВД или очень серьезными документами, санкционированными российскими властями. У нас была такая возможность и это является одним из драматических моментов фильма.
Ольга Конская.
Фото: © Dreamscanner productions
Работа над фильмом "Уроки русского" стала последней работой в кино для Ольги Конской, жены и соавтора Андрея Некрасова. Актриса, театральный режиссер и кинопродюсер, она скончалась в мае 2009 года от тяжкой болезни. Ей было 44 года. Мы виделись с ней в 2007 году на каннском фестивале, где тогда был представлена другая совместная работа Ольги Конской и Андрея Некрасова - фильм "Бунт: дело Литвиненко". В беседе с Ольгой у нас тогда зашла речь о позиции русской интеллигенции по отношению к происходящему в путинской России. И вот что сказала тогда Ольга Конская.
Ольга КОНСКАЯ:
- Нет, это не власть к этому понукает. Это, на самом деле, - решение человека, которое он принимает. Знаменитый вопрос «с кем вы, деятели искусства?» остается всегда актуален, он никуда не девается. В отличие от простого обывателя, которому трудно выжить в тех условиях, в которые он поставлен, с человека от искусства будет очень много спрошено за его ответ на этот вопрос. Если сегодня ты выбираешь путь конформизма с властью, хотя ты прекрасно знаешь — потому что информацию никто не украл. Начиная с водителей, которые зарабатывают извозом и тех самых деятелей искусства — информация существует, и доступ к ней есть. И тем сильнее ответственность того человека, у которого есть такая информация, и который принимает решение из чувства своей необходимости быть при дворе, - в пользу власти. Вы знаете, власть — это такое феноменальное явление. Человеку кажется, что когда он при власти, или у власти, в прихожей у власти, то он непроизвольно становится носителем той вседозволенности, которая есть у власти. Я чувствую, что существует очередное предательство русской интеллигенцией своего народа. Это предательство, за которое расплачивается и народ, и интеллигенция. Как расплачивались и в 1917, и в 1937 году. Я считаю, что ответственность за сегодняшнее время целиком и полностью ляжет на тех, кто сегодня соглашается с властью и не ставит под сомнение легитимность тех или иных действий этой власти. Я считаю, что корень сегодняшнего времени лежит в том, что мы не привлекли органы безопасности к ответственности. Мы, народ, не сделали главного. Порицая коммунистическую партию за ее существование и заигрывая с коммунистической партией в той или иной степени, мы не углядели главного. Того, что существует - с точки зрения международных законов — организация, ответственная за страшнейшие политические преступления, у которых нет срока давности. Будь то расстрел польских офицеров в Катыни, будь то сгноить пятьдесят миллионов людей в концлагерях. За эти преступления никто не понес ответственности. Значит, народ добровольно принимает на себя ответственность за эту организацию. Значит, этот народ вместе с этой организацией будет за это отвечать. Не знаю, каким судом. Интеллигенция российская, которая должна была быть буфером между властью и народом, с моей точки зрения, она народ предала в очередной раз.
Эти слова Ольга Конская говорила в мае 2007 года. Два года спустя ее не стало. Ее слова могут показаться слишком уж жесткими, но, как говорит А.Некрасов, эту требовательность она обращала, прежде всего, к самой себе. Говорит Андрей Некрасов:
Андрей НЕКРАСОВ:
- Абсолютно точно. Я очень благодарен вам за то, что вы это запомнили. Для Ольги Конской была очень важна роль интеллигенции и ответственность. Что такое интеллигенция? Это, во-первых, информированные люди, во-вторых, это люди способные, талантливые, с которых больше спросится. «Кому много дано, с того много спросится». Будучи одной из таких людей, она очень остро чувствовала продажность многих из ее собратьев и сестер в сегодняшней России. Это просто, можно сказать, была «ее тема». Я только сейчас понимаю — как всегда, слишком поздно, - насколько это было важно для нее и важно вообще.
В нашем фильме — увы, увы... Я говорю это очень искренне, потому что я с этим человеком был знаком еще в девяностых годах, мы с ним сотрудничали, сделали вместе фильм для Би-би-си о Прокофьеве, фильм очень успешный и мне лично очень дорогой, и, я даже не побоюсь сказать, что этот фильм сделал этого человека. Я говорю о Валерии Гергиеве. Видеть его в роли рупора абсолютно оголтелой пропаганды было мне лично очень неприятно. Для Ольги же это было просто иллюстрацией того дефекта, этой болезни, которая поражает нашу интеллигенцию, которая прекрасно все понимает — обязана понимать, имеет ответственность понимать и информировать наших людей, вдохновлять их. Откуда взялся этот термин, интеллигенция? Интеллигенция была духовным авангардом в России. В фильме мы говорим, что та самая культура, которой мы гордимся и кроме которой у нас, на самом деле, ничего и нет, потому что именно это остается, именно этим мы ценны в мире. На самом деле источником-то ее были вещи, которые сейчас России очень непопулярны. Это — отрицание империализма. Это — защита слабого. В том числе, и слабого соседа, поляков, которых, говоря сегодняшним языком, «зачищали», или «усмиряли», говоря языком XIX века. Интеллигенция против этого всего была, и тот же Толстой, и Лермонтов — это только самые известные имена. Интеллигенция всегда с подозрением относилась к государству и той самой «вертикали власти», которую мы сейчас культивируем. А сегодня она просто служит и проплачивается этой вертикалью власти. И Оля Конская... Я даже не знаю, откуда это было, потому что она была, как все; она выросла в Советском Союзе, она была успешна в начале своей карьеры, и в школе-студии МХАТ и в самом МХАТе, у нее была куча друзей. Но она каким-то образом очень остро почувствовала эту моральную ответственность интеллигенции. И пошла своим путем. Этот путь был очень выстрадан. И, действительно, она работала буквально до своего последнего вздоха. Буквально.
 В фильме «Уроки русского» есть очень жесткие сцены. Бомбардировки в Гори, искореженные тела людей. Есть также момент, когда вы возвращаете зрителя к событиям в Беслане и мы видим фотоснимки тел погибших детей. Ясно, что вы пытаетесь «расшевелить» зрителя, общественное мнение. Но на показе фильма в Сахаровском центре в Москве Г. Каспаров сказал: мы всё прекрасно знаем или хотя бы догадываемся, но проблема в том, что большинство не хочет этого знать, потому что потом придется с этим жить, а это тяжело. Вы думаете, вам удастся «достучаться» до вашего зрителя в России, в Европе?
Андрей НЕКРАСОВ:
- Я думаю, что будет легче достучаться до тех, кто просто боится знать по каким-то личным причинам, чем до тех, кто имеет какие-то материальные, карьерные или политические мотивы. Когда человек просто не знает... что само по себе страшно. «Мы не знаем, мы не знали», это те же самые слова, которые говорили немцы, и многие говорили, кстати сказать, искренне, они действительно не знали.
... вся Европа это тогда говорила, включая Ватикан...
- Другой вопрос, что они могли это знать. Я уверен, что когда европейцы говорили после войны, что они не знали, что происходило в концлагерях, кто-то говорил правду, но это их не оправдывает на сто процентов. Если человек просто действительно не знает, это одно. А если человек имеет выгоду от того, что он не знает или притворяется, что не знает, это другое. Я боюсь, что до людей, которые на этом незнании зарабатывают себе профессионально на жизнь, я до них не достучусь. Но до многих наших россиян — даже двумя показами в Питере и в Москве — уже удалось достучаться. Люди выходили и говорили: мы этого не знали, нам ужасно стыдно. Я это в первый раз услышал в России. Вы знаете, мне 50 лет. Но я что-то новое — по-настоящему новое — испытал. И это мне дает надежду. Я в первый раз — и совсем не ради красного словца — а искренне могу сказать, что у меня есть надежда по поводу нашей страны. Когда людям начинает быть стыдно — лед тронулся. Все теоретические разговоры о гражданском обществе и демократии — это одно. Это надо пропустить через себя. И стыд за то, что делается от имени твоего народа — вот так начинает строиться гуманизм. Потому что в основе демократии лежит гуманизм. Человек становится человеком, потому что ему стыдно. Это произошло в Германии, без этого Германия никогда бы не стала нормальным государством. Ведь это не только вопрос морали. Ведь даже нормальной экономики у нас не будет, если мы не проанализируем то, что было при Сталине. И то, что было в Южной Осетии и в Абхазии.
Инга ДОМБРОВСКАЯ
03.10.2009
|
